Вернувшийся к рассвету - Страница 45

Сова пристально посмотрел на него:

— К медсестре тебе придётся идти — хочешь ты или не хочешь. Я здесь лежу. Хочешь, чтобы она из-за тебя мне тут концлагерь устроила и таблетками закормила?

Мама с сестрёнками навестили меня вечером. Распахнули обе входные двери в палату, с шумом забежали. Мама сразу бросилась закрывать открытые форточки, теребить платок и трогать осторожно бинты на моей голове, а сестрёнки, разгрузившись от сумок и пакетов, встали у меня по бокам и стали дружно сопеть носами. Натащили они мне невероятное количество соков и компотов, заставив всю тумбочку и пол рядом стеклянными банками. Затем затеяли перестилать постель, подняв и выгнав меня на свободную койку. Закончив, принялись трамбовать в нутро тумбочки печенье, конфеты, колбасу и прочее и многое, пока не заявилась медсестра с поста и не конфисковала половину скоропортящихся продуктов. Наверное, в пользу голодающих санитаров. Глаза у неё….. Излишне блестящими были, подозрительно голодными и лицо жалостливое. Скорее всего, пожалела меня и ушла к себе на пост плакать. Мои девочки проводили медсестру неприязненными взглядами и продолжили опустошать сумки. Мама при этом всё приговаривала: «Как знала, как знала. Всё ведь отнимут, голодом заморят. Вот я тебе творог и рыбку копчёную сразу доставать и не стала».

Все эти суматошные действия сопровождалось сумбурными расспросами: «Голова сильно болит, сынок?», «Уколы-то тебе делают? И таблетки, таблетки, ты ведь пьёшь? Пей обязательно!», «А что врач говорит?» и сердобольными взглядами смотрели и дважды все мои девочки дружно ревели. Я крепился и сурово взирал на своих плакс из-под белой чалмы намотанных бинтов. В подробности случившегося я вдаваться не стал, ограничившись сообщением о банальной драке с детдомовским хулиганом. Мама всплеснула руками, схватилась за сердце и с состраданием произнесла, глядя на меня наполненными слезами глазами:

— Ах, эти детдомовские дети — чистое зверьё! Как можно драться кирпичом! Кто их только воспитывают! Хулиганы!

Дед Борис осуждающе покосился на маму, но ничего не сказал, только покряхтел и свалил в курилку. Мои самозваные дяди исчезли из палаты ещё раньше — недовольный Длинный беседовал с ними совсем не политкорректно — машину ему продали восстановленную после аварии и пока он не добрался до нехорошего обманщика Влада с техстанции, страдали от его сердитости любители покурить Федя и Миша.

— У него, наверное, ещё нож был. Детдомовские все с ножами ходят!

Важно заявила Алинка, а Маринка её дружно поддержала:

— Правда, правда! В соседней школе детдомовские учатся и все с ножами. Вот с такими! Нам знакомые девочки в классе говорили!

Мама расплакалась в третий раз, вспомнила нашу родную милицию, а я показал сестричкам кулак и скорчил зверскую рожу. Вышло у меня внушительно — наверное, сочная синева под глазами, да постоянная головная боль, заставляющая непрерывно морщиться при резких движениях, придали моим словам убедительности. Солнышки надули щёчки и виновато заёрзали на кровати. Потом вновь пришла ещё более сердитая медсестра — видимо, не всем санитарам хватило еды, многие остались голодными — отняла халаты и выпроводила моих хлюпающих носом женщин. Если Макс не явится на свидание с ней вечером, то мне тут будет душно, а Максу плохо.

После их ухода в палате сразу стало как-то темно и грустно, словно вывернули лампочку, на окнах задёрнули шторы и пошел нудный дождь. Я посидел немного, бездумно перекладывалс места на место пакеты, кульки икакие-то баночки, одарил выразительным взглядом вернувшихся курильщиков, сунувшихся было ко мне с какими-то вопросами, и ушел в коридор. Там я и наткнулся на помещение у запасного выхода, где спрятался за ширмой на подоконнике и пробыл там до самого ужина.

С Азаматом я встретился ровно через неделю. Где-то после пяти дня в палату заглянула нагловатая рожа, внимательно осмотрела всех присутствующих и, глистом скользнув в щель между створками, цыкнула зубом и небрежно поинтересовалась в пространство:

— Слышь, эта, болезные! Эта седьмая палата?

— Седьмая внучок, седьмая. А ты кого ищешь? Или на посту тебе не сказали, кто в какой палате лежит?

— Да мне пох, чё там крыса клистирная в уши дует, дед! Я тебя спросил — ты ответил, и всё, нет базара! И не твой внучёк к тебе пришел! Усёк, дед?

Глистообразный грубо ответил деду Борису и уставился на меня:

— Сова-то ты будешь?

— Я.

— А…. Ну так ждут тебя на улице в машине. Уважаемые люди. Одевайся пацан шуро, клиф какой накинь. Поедешь в гости.

Я приподнялся на локте, медленно развернул фантик конфеты «Мишка на севере», дождавшись очередного приступа желудочных колик у дерзкого глиста и его раздраженного вопроса: «Чё примёрз, не въехал чё? Люди же тя ждут!» — спросил:

— Откинулся недавно? Через «малолетку»?

— И чё?

— За жалом своим следи, чё! Шестернул? Меня нашел? Ну и вали отсюда на хер, скажи уважаемым людям — я сейчас приду.

Глист хотел что-то сказать и сделать, явно нехорошее, но наткнулся на мой взгляд, споткнулся и проглотил готовые сорваться с его языка слова. Крутанулся на пятках и шумно вывалился в междверную щель.

Я поморщился, с силой вздымая себя в вертикальное положение — после уколов постоянно хотелось спать, натянул на себя спортивную курточку, которую через некоторое время будут называть «олимпийкой». Дед Борис кашлянул, привлекая к себе внимание. Я не оглянулся. Тогда он приглушил звук приёмника и выговорил мне в спину: